Datasets:
MarkProMaster229
/
Russian_classical_literature

Dataset card Data Studio Files
xet
Community
1
input
stringlengths
29
258
target
stringlengths
115
300
последних пределов: я чувствовал, как кровь от сердца беспрестанно приливала мне в голову, как одна краска на
лице сменялась другою и как на лбу и на носу выступали крупные капли пота. Уши горели, по всему телу я чувствовал дрожь и испарину, переминался с ноги на ногу и
Петр Александрыч, - сказал он сквозь слезы (этого места совсем не было в
приготовленной речи), - я так привык к детям, что не знаю, что буду делать без них. Лучше я без жалованья буду служить вам, - прибавил он, одной рукой утирая слезы,
коляска и бричка стояли у подъезда. Николай был одет по-дорожному, то есть штаны были всунуты
в сапоги и старый сюртук туго-натуго подпоясан кушаком. Он стоял в бричке и укладывал шинели и подушки под сиденье; когда оно ему казалось высоко, он садился на подушки и, припрыгивая,
подмигивали нам, вертелись на своих стульях и вообще изъявляли сильное беспокойство. Подмигивание
это значило: "Что же вы не просите, чтобы нас взяли на охоту?" Я толкнул локтем Володю, Володя толкнул меня и наконец решился: сначала робким голосом, потом довольно твердо и громко,
рукою, вышла из комнаты. У меня немного защемило в сердце, когда я увидал это движение; но
нетерпение ехать было сильнее этого чувства, и я продолжал совершенно равнодушно слушать разговор отца с матушкой. Они говорили о вещах, которые заметно не интересовали ни того, ни другого: что нужно
Место в бричке есть. Они к нему привыкли, и он к ним,
кажется, точно привязан; а семьсот рублей в год никакого счета не делают, et puis au fond c'est un tres bon diable *[и потом, в сущности, он славный малый, чорт его
мог делать. Долго бессмысленно смотрел я в книгу диалогов, но от слез, набиравшихся мне в глаза при мысли о предстоящей разлуке, не мог читать; когда же пришло время
говорить их Карлу Иванычу, который, зажмурившись, слушал меня (это был дурной признак), именно на том месте, где один говорит: "Wo kommen sie her?"* [Откуда вы идете?], а другой отвечает: "Ich
глядя на печаль бабушки, чтобы она преувеличивала ее, и выражения этой печали были сильны и трогательны; но, не знаю
почему, я больше сочувствовал Наталье Савишне, и до сих пор убежден, что никто так искренно и чисто не любил и не сожалел о maman, как это простодушное и любящее создание.
замуж и Нашу свою забудете. - Она, бывало, задумается. "Нет, говорит, я лучше замуж не пойду, если нельзя Нашу с собой взять;
я Нашу никогда не покину." А вот покинула же и не дождалась. И любила же она меня, покойница! Да кого она и не любила, правду сказать! Да, батюшка, вашу маменьку
тому разряду людей, которые всегда говорят так, как будто им противоречат, хотя бы никто не говорил ни слова:
она то возвышала голос, то, постепенно понижая его, вдруг с новой живостью начинала говорить и оглядывалась на присутствующих, но не принимающих участие в разговоре особ, как будто стараясь подкрепить себя
на мягком пуховике, под теплым стеганым одеялом. Когда я вошел,
Наталья Савишна лежала на своей постели и, должно быть, спала; услыхав шум моих шагов, она приподнялась, откинула шерстяной платок, которым от мух была покрыта ее голова, и, поправляя чепец, уселась
коленкору, белой кисеи и розовых лент; с помощью своей девушки сшила себе белое платье, чепчик и до малейших подробностей распорядилась всем, что
нужно было для ее похорон. Она тоже разобрала барские сундуки и с величайшей отчетливостью, по описи, передала их приказчице; потом достала два шелковые платья, старинную шаль, подаренные ей когда-то бабушкой,
таким милым выражением, как будто я действительно заслужил ее благодарность. Я был в восторге, не помнил себя от
радости и сам не мог узнать себя: откуда взялись у меня смелость, уверенность и даже дерзость? "Нет вещи, которая бы могла меня сконфузить! - думал я, беззаботно разгуливая по зале,
дам подходили прощаться с бабушкой и уезжали; лакеи, избегая танцующих, осторожно проносили приборы в задние комнаты; бабушка заметно устала,
говорила как бы нехотя и очень протяжно, музыканты в тридцатый раз лениво начинали тот же мотив. Большая девица, с которой я танцевал, делая фигуру, заметила меня и, предательски улыбнувшись, -
и начал тщательно рассматривать его макушку, потом с совершенно серьезным выражением отошел
от него, подошел к столу и начал дуть под клеенку и крестить ее. - О-ох жалко! о-ох больно!.. сердечные... улетят, - заговорил он потом дрожащим от слез голосом, с чувством
необыкновенная величина выпуклых полузакрытых глаз, которые составляли странный, но приятный
контраст с крошечным ротиком. Губки были сложены, а глаза смотрели так серьезно, что общее выражение ее лица было такое, от которого не ожидаешь улыбки и улыбка которого бывает тем обворожительнее.
- ...для расходов по экономии в моем отсутствии. Понимаешь? За мельницу ты должен получить тысячу рублей... так или нет? Залогов из казны ты должен получить обратно восемь
тысяч; за сено, которого, по твоему же расчету, можно продать семь тысяч пудов, - кладу по сорок пять копеек, - ты получишь три тысячи; следовательно, всех денег у тебя будет
был один, который больше всего мне его напоминает. Это - кружок из кардона, вставленный в деревянную ножку, в которой кружок этот подвигался
посредством шпеньков. На кружке была наклеена картинка, представляющая карикатуры какой-то барыни и парикмахера. Карл Иваныч очень хорошо клеил и кружок этот сам изобрел и сделал для того, чтобы защищать свои
уважение, которое ему все оказывали, большие эполеты, особенная радость, которую
изъявила бабушка, увидев его, и то, что он один, по-видимому, не боялся ее, обращался с ней совершенно свободно и даже имел смелость называть ее ma cousine, внушили мне к нему
на плече, я отправился в лес, Володя лег на спину, закинул руки под голову
и сказал мне, что будто бы и он ходил. Такие поступки и слова, охлаждая нас к игре, были крайне неприятны, тем более что нельзя было в душе не согласиться, что
гувернантка, она получила ключи от кладовой, и ей на руки сданы были
белье и вся провизия. Новые обязанности эти она исполняла с тем же усердием и любовью. Она вся жила в барском добре, во всем видела трату, порчу, расхищение и всеми средствами
наша шла все тем же чередом: мы ложились и вставали в
те же часы и в тех же комнатах; утренний, вечерний чай, обед, ужин - все было в обыкновенное время; столы, стулья стояли на тех же местах; ничего в доме и
Я слишком сильно чувствую в эту минуту, чтобы думать, что то чувство, без
которого я не могу понять существования, могло бы когда-нибудь уничтожиться. Душа моя не может существовать без любви к вам: а я знаю, что она будет существовать вечно, уже по одному
Никому в мире я не решился бы поверить этого чувства, так много я дорожил им. Может быть, потому, что ему
надоедало чувствовать беспрестанно устремленными на него мои беспокойные глаза, или просто, не чувствуя ко мне никакой симпатии, он заметно больше любил играть и говорить с Володей, чем со мною; но
прекрасно, моя милая, - сказала бабушка, свертывая мои стихи и укладывая их
под коробочку, как будто не считая после этого княгиню достойною слышать такое произведение, - это очень хорошо, только скажите мне, пожалуйста, каких после этого вы можете требовать деликатных чувств от
будет; это славно! - думал я. - Однако жалко Карла Иваныча.
Его, верно, отпустят, потому что иначе не приготовили бы для него конверта... Уж лучше бы век учиться да не уезжать, не расставаться с матушкой и не обижать бедного Карла Иваныча.
- на табурете, подле гроба, стояла та же крестьянка и с трудом удерживала в руках девочку, которая, отмахиваясь ручонками,
откинув назад испуганное личико и уставив выпученные глаза на лицо покойной, кричала страшным, неистовым голосом. Я вскрикнул голосом, который, я думаю, был еще ужаснее того, который поразил меня, и выбежал
казалось, была очень рада видеть Сонечку: подозвала ее ближе к себе, поправила на голове ее одну буклю, которая
спадывала на лоб, и, пристально всматриваясь в ее лицо, сказала: "Quelle charmante enfant!"* [Какой очаровательный ребенок!]. Сонечка улыбнулась, покраснела и сделалась так мила, что я тоже покраснел, глядя на нее.
белый крест, и с спокойным открытым выражением лица. Свобода и простота
его движений поразили меня. Несмотря на то, что только на затылке его оставался полукруг жидких волос и что положение верхней губы ясно доказывало недостаток зубов, лицо его было еще замечательной
как кажется, хотел во что бы то ни стало развеселить меня: он заигрывал со мной, называл
меня молодцом и, как только никто из больших не смотрел на нас, подливал мне в рюмку вина из разных бутылок и непременно заставлял выпивать. К концу ужина, когда дворецкий налил
стула, она стояла у стенки и набожно молилась; подле нее стоял папа.
Он обернулся к нам и улыбнулся, заметив, как мы, заторопившись, прятали за спины приготовленные подарки и, стараясь быть незамеченными, остановились у самой двери. Весь эффект неожиданности, на который мы рассчитывали,
как мы переехали в Москву, я сидел на верху бабушкиного дома, за большим столом, и писал; напротив меня сидел
рисовальный учитель и окончательно поправлял нарисованную черным карандашом головку какого-то турка в чалме. Володя, вытянув шею, стоял сзади учителя и смотрел ему через плечо. Головка эта была первое произведение Володи
эту минуту, но невольно замечал все мелочи. В комнате было почти
темно, жарко и пахло вместе мятой, одеколоном, ромашкой и гофманскими каплями. Запах этот так поразил меня, что не только когда я слышу его, но когда лишь вспоминаю о нем, воображение
кинул на счеты три тысячи и с минуту молчал, посматривая
то на счеты, то в глаза папа с таким выражением: "Вы сами видите, как это мало! Да и на сене опять-таки проторгуем, коли его теперь продавать, вы сами изволите знать..."
- Я, однако, не понимаю, - отвечал князь, - отчего эти всегдашние жалобы на
расстройство обстоятельств? У него очень хорошее состояние, а Наташину Хабаровку, в которой мы с вами во время оно игрывали на театре, я знаю как свои пять пальцев, - чудесное именье!
довольно долго стояли друг против друга и, не говоря ни
слова, внимательно всматривались; потом, пододвинувшись поближе, кажется, хотели поцеловаться, но, посмотрев еще в глаза друг другу, почему-то раздумали. Когда платья всех сестер его прошумели мимо нас, чтобы чем-нибудь начать разговор,
изменил в любви, и в первый раз испытал сладость этого чувства. Мне было отрадно
переменить изношенное чувство привычной преданности на свежее чувство любви, исполненной таинственности и неизвестности. Сверх того, в одно и то же время разлюбить и полюбить - значит полюбить вдвое сильнее, чем
будет светский молодой человек, - сказал папа, указывая на Володю, - а
этот поэт, - прибавил он, в то время как я, целуя маленькую, сухую ручку княгини, с чрезвычайной ясностью воображал в этой руке розгу, под розгой - скамейку, и т. д.
geste de femm de chambre*[Это жест горничной]. Нагнувшись над червяком, Катенька сделала это
самое движение, и в то же время ветер поднял косыночку с ее беленькой шейки. Плечико во время этого движения было на два пальца от моих губ. Я смотрел уже не
возникает воспоминаний прошедшего, когда стараешься воскресить в воображении черты любимого существа, что сквозь эти воспоминания, как сквозь слезы, смутно видишь их. Это слезы воображения. Когда я стараюсь вспомнить матушку
такою, какою она была в это время, мне представляются только ее карие глаза, выражающие всегда одинаковую доброту и любовь, родинка на шее, немного ниже того места, где вьются маленькие волосики,
сколько от тайной досады за то, что в наш век он не мог
иметь ни того влияния, ни тех успехов, которые имел в свой. Две главные страсти его в жизни были карты и женщины; он выиграл в продолжение своей жизни несколько миллионов и
Иваныч подтвердил мои слова, но умолчал о сне. Поговорив еще о
погоде, - разговор, в котором приняла участие и Мими, - maman положила на поднос шесть кусочков сахару для некоторых почетных слуг, стала и подошла к пяльцам, которые стояли у окна.
привез его еще вчера из города, но так как было поздно, он подал его Мими нынче утром. Мими же, под предлогом, что
я была нездорова и расстроена, не давала мне его целый день. У меня точно был маленький жар, и, признаться тебе по правде, вот уж четвертый день, что я не так-то
моя счастливая пора детства и началась новая эпоха - эпоха отрочества; но так
как воспоминания о Наталье Савишне, которую я больше не видал и которая имела такое сильное и благое влияние на мое направление и развитие чувствительности, принадлежат к первой эпохе, скажу еще
- своего учителя. Я дремал, и в моем воображении возникали какие-то легкие, светлые и
прозрачные воспоминания. Она заиграла Патетическую сонату Бетховена, и я вспоминал что-то грустное, тяжелое и мрачное. Maman часто играла эти две пьесы; поэтому я очень хорошо помню чувство, которое они во
минуло десять лет и в который я получил такие чудесные подарки, в
семь часов утра - Карл Иваныч разбудил меня, ударив над самой моей головой хлопушкой - из сахарной бумаги на палке - по мухе. Он сделал это так неловко, что задел
писать больше от слез. Может быть, я не увижу тебя. Благодарю же тебя, мой бесценный друг, за
все счастие, которым ты окружил меня в этой жизни; я там буду просить Бога, чтобы он наградил тебя. Прощай, милый друг; помни, что меня не будет, но любовь моя никогда
после узнал, с самого того дня, в который занемогла maman, не переставала жалобно выть, весело бросилась к отцу - прыгала на него, взвизгивала, лизала его руки; но он оттолкнул ее
и прошел в гостиную, оттуда в диванную, из которой дверь вела прямо в спальню. Чем ближе подходил он к этой комнате, тем более, по всем телодвижениям, было заметно его беспокойство:
пером виднелись светло-рыжеватые волосы; брови и ресницы казались еще светлее
и рыжеватее на нездоровом цвете ее лица. Несмотря на это, благодаря ее непринужденным движениям, крошечным рукам и особенной сухости во всех чертах, общий вид ее имел что-то благородное и энергическое.
Поверяя Богу в теплой молитве свои чувства, она искала и находила утешение; но иногда, в минуты
слабости, которым мы все подвержены, когда лучшее утешение для человека доставляют слезы и участие живого существа, она клала себе на постель свою собачонку моську (которая лизала ее руки, уставив на
сидело все общество. Буфетчик Гаврило, примяв около себя зеленую сочную траву, перетирал тарелки и доставал из коробочки завернутые в листья сливы и персики. Сквозь зеленые ветви молодых
берез просвечивало солнце и бросало на узоры ковра, на мои ноги и даже на плешивую вспотевшую голову Гаврилы круглые колебающиеся просветы. Легкий ветерок, пробегая по листве деревьев, по моим волосам
и я разговаривали в зале на таком месте, с которого видна была Сонечка и она могла видеть и слышать нас, я говорил с удовольствием; когда мне случалось сказать,
по моим понятиям, смешное или молодецкое словцо, я произносил его громче и оглядывался на дверь в гостиную; когда же мы перешли на другое место, с которого нас нельзя было ни
неделю бабушка могла плакать, и ей стало лучше. Первою мыслию
ее, когда она пришла в себя, были мы, и любовь ее к нам увеличилась. Мы не отходили от ее кресла; она тихо плакала, говорила про maman и нежно ласкала нас.
жизнь без сожаления, не боялась смерти и приняла ее как благо. Часто
это говорят, но как редко действительно бывает! Наталья Савишна могла не бояться смерти, потому что она умирала с непоколебимою верою и исполнив закон Евангелия. Вся жизнь ее была чистая, бескорыстная
этому и говорил, что не может быть, чтобы старуха, которая
шестьдесят лет жила в богатом доме, все на руках имела, весь свой век жила скупо и над всякой тряпкой тряслась, чтобы она ничего не оставила. Но это действительно было так.
ей, и неясные, но сладкие грезы наполняют воображение, здоровый детский сон смыкает веки, и через минуту забудешься
и спишь до тех пор, пока не разбудят. Чувствуешь, бывало, впросонках, что чья-то нежная рука трогает тебя; по одному прикосновению узнаешь ее и еще во сне невольно схватишь эту руку
- А я понимаю, - отвечала maman, - он мне
рассказывал, что какой-то охотник нарочно на него пускал собак, так он и говорит: "Хотел, чтобы загрызли, но Бог не попустил", - и просит тебя, чтобы ты за это не наказывал
что оно немножко просторно. После этого я очень долго, стоя перед зеркалом, причесывал свою обильно напомаженную голову; но, сколько ни старался,
я никак не мог пригладить вихры на макушке: как только я, желая испытать их послушание, переставал прижимать их щеткой, они поднимались и торчали в разные стороны, придавая моему лицу самое
что со мной делается... вот я сейчас лежал, увернувшись под одеялом, и так ясно, так ясно
видел ее, разговаривал с ней, что это просто удивительно. И еще знаешь ли что? когда я лежу и думаю о ней, Бог знает отчего делается грустно и ужасно хочется плакать.
большое кресло, на котором дремал доктор; подле кровати стояла молодая, очень белокурая, замечательной красоты девушка, в белом утреннем капоте, и, немного засучив рукава, прикладывала лед к голове maman
которую мне не было видно в эту минуту. Девушка эта была La belle Flamande [красавица фламандка], про которую писала maman и которая впоследствии играла такую важную роль в жизни всего